Анна Ковальчук экспериментирует с джинсами и кринолином
Автор: admin // Рубрика: Новости сериала "Тайны следствия"Режиссер-эксцентрик Юрий Бутусов в своем спектакле “Месяц в деревне” снова показал свою натуру, тут и лицедейство, и трюкачество, и балаганность.
Анна Ковальчук.
В постановке Театра имени Ленсовета он выдернул сюжет из «душевных кружев» и, расцепив плавную медлительную пьесу, воздвиг на ее обломках вольную и пеструю композицию под названием «Все мы прекрасные люди». Он лишил Тургенева заветной «дымки», акварельной нюансировки, полутонов, заставив действие двигаться с бешеной скоростью.
Здесь все бьет в глаза, все наружу и напоказ. Покровы сброшены и в прямом смысле: художник Виктор Шилькрот, сняв кулисы и задники, как бы раздел сцену. Все происходит в пространстве, которое мгновенно меняет координаты (условная дворянская усадьба становится тургеневским музеем-заповедником «Спасское-Лутовиново») и обдувается ветрами всех времен.
Скажем, главная героиня Наталья Петровна в исполнении Анны Ковальчук появляется то в платье с кринолином, то в джинсах и со смартфоном: чтобы снять, как Ракитин Сергея Перегудова поет под гитару. А сопровождаются все эти лихие смещения музыкальным коктейлем, где соседствуют и Таривердиев с «Нирваной», и Чайковский с Ваенгой.
Резкие перепады предполагает и актерская игра. Один и тот же персонаж предстает в совершенно разных состояниях и ипостасях. Свекровь Натальи Петровны в исполнении Галины Субботиной, начав с водевильной хохотушки, приходит к трагически надломленной героине. Путь от перезрелого ребенка до стервозной пэтэушницы, рано понявшей жестокость жизни, совершает и Верочка (Анастасия Дюкова). Фазы этого пути предъявляются зрителю как случившийся факт, не имеющий психологического оправдания.
Калейдоскопическая смена эпизодов порой не дает опомниться ни персонажам, ни публике. Между этими сценками-номерами нет прямой связи: монтируясь друг с другом, они должны «схлопнуться» где-то в сознании зрителя. Врезающиеся в действие песни — как бы зонги — усиливают ощущение всеобщей разорванности.
Только если у Брехта зонги помогали зрителю осмыслить происходящее, то у Бутусова это скорее выплески энергии, эмоциональные шквалы. Великий немец возникает и в другом аспекте: в героях этого спектакля просвечивает горечь брехтовских персонажей — циничных, разуверившихся, но не утративших жажду жизни.
Актеры располагаются в основном фронтально к залу — как на концерте, чаще смотря на публику, чем друг на друга. Тихие (по Тургеневу) признания выкрикиваются или пропеваются в микрофон. Герои кричат и не могут докричаться, словно находятся в разных измерениях. «Как все нервны! И сколько любви!» — говорит персонаж чеховской «Чайки». Кажется, этот смысл имел в виду Бутусов. Только «любовь» следует заменить на «страсть».
Внятно сформулировать, «про что» спектакль, нельзя: его содержание зависит от ассоциативного отклика зрителей. Но если говорить про логику действия, то связано оно как раз с высвобождением экспрессии. Недаром артисты, и так играющие «на драйве», к финалу близки к истерике.
В общем, в логику творческого пути режиссера «Месяц в деревне» вполне вписался. Да вот проблема: Тургенев оказался прихотливым автором. И если Шекспир, Брехт и даже Чехов охотно откликались на эксцентриаду режиссера, то Иван Сергеевич молчит. И теми же ключами открываться не спешит.